Ночевали мы в горах — в Ведено, доме матери поэта Шайхи Арсанукаева. Утром, когда мы, поеживаясь от прохлады, вышли во двор и увидели особенно близкие в эту раннюю пору вершины — рукой подать! — Шайхи спросил:

— Где бы ты хотел еще побывать?

— В горах! — ответил я.

— Где? — изумился мой давний друг.

А вышедший из дому вслед за нами ингушский поэт и прозаик Магомед-Саид Плиев расхохотался:

— Ладно, в горы так в горы!

Магомед-Саид был хозяином выдавшего виды, но надежного «москвичонка», и только сам хозяин принимал окончательные решения о том, куда и как ехать: сидеть за рулем и отвечать за нашу безопасность — была его забота.

После завтрака мать Шайхи собрала нам еды в дорогу.Коньяк у нас был с собой.И в путь!

В Чечено-Ингушетии, как и теперь в Чечне и Ингушетии, не надо искать красивые места: они на каждом шагу, их не счесть.

Выехали из Ведено, покатили дальше вверх, миновали Дышне-Ведено, направились в сторону Харачоя. От того, что видели по сторонам, дух захватывало — не в фигуральном, а в буквальном смысле — от высоты гор, от глубины ущелий.

Магомед-Саид рулил уверенно, человек обстоятельный и строгий, он не любил лишних вопросов и советов. И мы молча ждали, куда он нас завезет. Увидев распадок справа от дороги, водитель наш свернул в него. Распадок был узок, ровной площадки поблизости видно не было.

— Ты куда? — забеспокоился Шайхи.

— В горы!.. Вы просили горы — получайте их.

Машина натужно гудела, но Магомед-Саиду подчинялась. Он завел ее влево по крутизне и затормозил на косом, покрытом кустами склоне.

— Не скатимся, — осторожно поинтересовался я.

— Мой конь стоит там, где его привяжет всадник! — отрезал наш ироничный джигит и велел. — Собирайте сушняк для костра, а я разгружу багажник.

Мы с Шайхи в поисках хвороста побрели по непростому склону, Магомед-Саид раскладывал на траве еду, а бутылку приткнул к камню, чтоб не опрокинулась и не умчалась в ущелье.

И вот — потрескивает костерок, горьковатый дымок покачивается на легком ветру. Сидеть не очень удобно — полянка крута.

— Зато мы в горах, — подтрунивал Магомед-Саид.

Мы расквитались с ним тут же: наполняя коньяком стаканчики, Шайхи вздохнул:

— Мы тебе, дорогой наш ингушский брат Плиев, очень сочувствуем.

— Ничего не поделаешь, ты за рулем, — подхватил я. — За рулем ты — хозяин...

— Даже чуть-чуть не дадите?

— Даже чуть-чуть! — твердо заявил Шайхи. — Не забывай, кого по горам возишь: тебе доверены жизни представителей трех литератур. Но первым, за кого мы выпьем, будешь ты.

Мы с Шайхи подняли стаканчики. По праву старшего по возрасту я должен бы высказаться первым, но Магомед-Саид опередил меня: он вскинул руку, сделал ею круг над головой:

— Я, конечно, достоин уважения, но мы — горцы, и вокруг нас горы — и какие!.. Родные наши горы, для всех нас родные: для чеченского поэта Шайхи, для русского поэта и прозаика из армян Николая и для ингушского поэта и прозаика Магомед-Саида. Мы братья по общей нашей земле, горы смотрят на нас и слышат нас: каждый на своем языке мы пишем об одном: о нашей матери-земле, охраняемой седыми вершинами. За нее!

Выпили мы вдвоем с Шайхи, закусили втроем. А затем мы выпили за здравие Магомед-Саида, поблагодарили его за то, что он повез нас в горы.

— Только скажите, — растрогался Магомед-саид. — Сколько раз захотите, столько раз завезу вас в горы!

Уже нет нашего русоволосого друга Магомед-Саида. Еще седей стал Шайхи. Я отметил свои восемьдесят пять. Года идут. А горы все там же и ждут нас. И ждет нас облюбованное нами местечко на склоне над распадком — вправо от дороги из Дышне-Ведено в Харачой.

Автор:Николай Егоров